Из Царевщины

Гончие — моя страсть

Интервью от февраля 1995г.

Борис Иванович МАРКОВ — эксперт-кинолог, автор статей, рассказов и книг по гончим, страстный библиофил. Живет в Подмосковье, в Тарасовке, где работает старшим преподавателем в Академии сферы быта и услуг. Борису Ивановичу исполнилось 60 лет. Редакция поздравляет юбиляра и предлагает ИНТЕРВЬЮ с ним журналистки Карины САВЕЛЬЕВОЙ.

— Хочу начать не с начала. Какую охоту, Борис Иванович, вы больше всего любите!

— Как ни странно, но больше всего я люблю весной, без ружья, когда чуть потеплеет, наганивать молодых выжлят по брызгам. За долгую зиму истоскуется душа по яркому гону, по сказочному лесу. Напуск выжлят в мелколесье. Их черно-пегий окрас так и сквозит на черной тропе. А как побудят — помкнут первоосенника — возрадуется душа доброму утру. Бывает и слезу смахнешь. Охоту я люблю с детства, она радость и упоение души. Люблю весной быть на глухариных токах, можно и без ружья. Чудесна ночь у костра. Самый волнующий момент, когда чуть заалеет восток и едва слышно, робко донесется первое, такое желанное, нежное — «теке», как постукивание волшебной палочки. С каким трепетом после томительных минут ожидания на моховом болоте в лесной глуши услышишь вдруг учащенное щелканье, потом бурное, такое странное страстное шипение: «чу-вы-чи, чу-вы-чи, чу-вы-чи»! Радуешься, как ребенок. И волнуешься порой до озноба. Глухариный ток — это сказка, это особый мир, и понять его дано немногим. А первый вальдшнеп или первый гон в осеннем лесу? Нет, никогда не уйти этому из памяти истинного охотника!

— Что бы вы посоветовали молодым и вообще — как стать охотником!

— Нужно изучать историю и традиции русской охоты. Ни одна охота в мире не имеет такого славного прошлого, как русская, наша национальная гордость. Достаточно вспомнить знаменитые Першинскую и Гатчинскую охоты с борзыми, со стаями голосистых гончих. А язык старинных охот, в котором столько поэзии! Не могу спокойно читать: «старую суку пустили в лес» вместо «осенистую выжловку набросили в мелоча» — красиво, не правда ли? У наших собак не бывает хвостов: у гончей — гон, у сеттера — перо, у пойнтера — прут, у борзой — правило и т. д. Нужно любить собак и говорить о них правильно.

Истинное удовольствие и страсть вы испытываете с вашим верным другом — гонцом, легашом, лайкой, борзой или норной собакой. И чем породнее собака, тем картиннее ее работа, тем выше радость охотника. Охота с собакой дает наиболее полное ощущение охоты. А первый полевой диплом? Это на всю жизнь, это не забывается. И если юноша может после бессонной ночи у костра на моховом болоте подойти к поющему глухарю, если, вдруг потеряв гончую, от зари до зари исходит десятки километров в поисках своего четвероногого помощника, если сможет спозаранок бежать со своей подружейной собакой на болото и в августовскую жару по топям и кочкам излазить все кругом,— он истинный охотник, у него есть азарт, охотничья жилка. Он рожден для этой глубокой и неиссякаемой страсти.

— Есть ли у вас охотничьи корни! С чего все началось!

— Охотников у меня в роду не было. А началось все очень давно, еще до войны. Я жил тогда у родного деда, большого любителя собак и лошадей, в деревне Городна на берегу Оки, там, где в реку впадает живописный, заросший дремучей уремой Осетр. До сих пор я не знаю лучше и краше родных мест.

Помню ранними росными утрами, когда мне было всего шесть лет, мы с дедом полями уезжали на бархин-скую мельницу-за свежим хлебом. Нередко я возвращался верхом на коне. Мать выбегала на крыльцо и с ужасом стаскивала меня с лошади. Но я не знал никакого удержу. Однажды наша собака Дамка ощенилась пятью щенками. Я потерял сон, меня силой уводили от собак, со мной не было никакого сладу.

— Видно, тогда и родилось ваше увлечение собаками. Но почему всю жизнь — гончие!

— После окончания войны, летом наша семья жила в Черкизове, недалеко от станции Тарасовка. Здесь у старинного охотника, моего кумира Маристова, впервые я увидел гончих. Я был пленен и очарован ими. Мне было тогда 14 лет. Помню, глубокой ночью стук в окошко и голос Маристова: «Борис, гонять пойдем?..» А началось все с первой моей собаки, которую отец где-то нашел и принес в дом. Это была чепрачная, некрупная, с очень выразительными глазами гончая. Однако гоняла она плохо, потому что была неисправимым редкоскалом — во время гона редко отдавала голос.

А люблю я эту породу за то, что это единственная из охотничьих пород, которая обладает необыкновенным даром — голосом, который пленяет. Особенно красив и волнующ момент напуска гончих в мелколесье, а когда первый раз отдает томный голос выжлец, мурашки бегут по коже. Даже в старину, как писали, истинные охотники, слушая гончих, слезу роняли, «шапка лезла с головы». Представляете. Утренняя заря. Туман стелется. Безмолвие. И вдруг как волшебство какое-то: «ай! ай!..» — залив выжловки. И сразу подваливает выжлец с голосом, как колокол. Смычок сваливается. И рождается музыка! А если таких собак стая — башуры, альты, с заливом, с заревом, с гнусью… «Что твой Россини, что твой Бетховен!» — писал Некрасов. У меня просто расстраиваются нервы.

— Несколько слов о вашей кинологической работе, пожалуйста.

— С 1962 года я эксперт-кинолог. В течение 20 лет бессменно руководил племенной работой в секции русских пегих гончих и вот уже более 30 лет езжу по стране, провожу экспертизы на выставках и полевых испытаниях. У меня много друзей-экспертов в Тверской, Воронежской, Калужской областях, в Карелии и Белоруссии, на Украине и в Кабардино-Балкарии — всех не перечислить. Но самыми близкими друзьями по собаководству и охоте стали Евгений Иванович Балашов из Вышнего Волочка, Евгений Степанович Бахтин из Рязани и Николай Панфилович Поличаев из Подмосковья; с ними я не одно десятилетие провел на рингах и охоте, на глухариных токах и волшебно незабываемых охотах с гончими. За 30 лет экспертизы через мои руки прошли тысячи гончих, и сам я вырастил немало рабочих собак: Забавку, Забавляя, Волгу, Жур-ку…

— А какая из ваших гончих была лучшей!

— Забавка, конечно. Происходила от гончих Лукьянова и Малолина. Она была вязкой и нестомчивой: снять с гона ее было просто невозможно, гоняла, бывало, от зари и до зари. Все судьи на ринге всегда давали ей «отлично», и имела она девять полевых дипломов, в том числе и на состязаниях. Забавка  была чемпионом Московских выставок. Она дала большое потомство, и любители гончих ее хорошо знали. На левом боку, на чепраке у нее был белый треугольничек, который передавался из поколения в поколение, а вместе с ним она передавала своим детям (чемпиону Туману Сокорина, Плакуну Солопенкова и другим) свои редкие рабочие качества.

— Кто оставил заметный след в вашей жизни кинолога!

— Казанский, конечно, с которым меня долгие годы связывали дружба и общая любовь к русским пегим гончим. Охотники боялись и уважали Василия Ивановича. Судил он на ринге строго, но справедливо. У него была удивительная память на собак, как на людей. И он очень любил гончих с блесткой сухой головой. Мог простить собаке легковатость колодки (туловища), но не прощал пороки конечностей, потому что собак, как он говорил, разводим для охоты.

Должен сказать несколько добрых слов о своем друге и наставнике Иване Ивановиче Виноградове, которого я любил как отца. Он был агрономом, выращивал виноград в Подмосковье, писал картины. Но главной его любовью были гончие — Шугай, Водишка, Затейка… Когда мы жили месяцами в Яньшине, он учил меня понимать охоту как искусство: наслаждаться песней глухаря, любоваться вечерней тягой вальдшнепа, слушать музыку гона.

Назову и Ивана Антоновича Пятакова, моего первого учителя на ринге. Как говорили эксперты, у него был особый глаз: собаку видел насквозь, все ее пороки и недостатки и никогда не видел владельца. Мы с ним были большими друзьями, а он все-таки мою Скрипку на Московской выставке 1962 года загнал в конец ринга на оценку «хор»…

— Наверняка вы хорошо знали экспертов по гончим и литераторов Николая Павловича Пахомова и Александра Петровича Марина. Можете набросать штрихи к их портретам!

— На Московских выставках охотничьих собак я часто встречался с Пахомовым. Однажды, это было в 1974 году, Николай Павлович пришел ко мне на ринг русских пегих гончих и помог советом. В ту пору ему было уже 83 года! Особенностью Пахомова как истинного знатока охоты была любовь к охотничьему языку. Он просто не выносил, когда при нем коверкали охотничьи слова или не знали терминов.

В Калуге я часто виделся с Мариным, в прошлом советским разведчиком, кинологом и охотничьим писателем. У него есть прекрасная книга о красоте русской природы — «В лесах и перелесках». О нем самом написана книга и прошло много передач по телевидению.

Марин был старейшим заводчиком и знатоком англо-русских гончих. На всю страну гремела слава о его собаках. Он судил на всех крупнейших выставках. А жил на улице Огарева, 28, в своем небольшом доме, с вишневым садом и собаками. За долгую жизнь он собрал великолепную охотничью библиотеку. Книги на стеллажах стояли доверху, поэтому, чтобы снять их, надо было залезать на лестницу, иногда на две, ну как в Ленинке. Все стены комнаты у него были завешаны чучелами и рогами. Хозяин вел книгу посетителей, где расписывались гости, знатоки собак и охотничьи писатели; в ней остались фамилии — Чумаков, Шерешевский, Калачев, Григорьев, Пахомов, Смирнов… Хлебосолом Александр Петрович был потрясающим.

— Борис Иванович, вы увлеченный библиофил, давно собираете охотничью литературу. Познакомьте, в общих чертах хотя бы, со своими книгами.

— Конечно, в моей библиотеке есть Дриянский, Иван Бунин, Тургенев, Аксаков, Соколов-Микитов. Но мне еще очень нравятся старинные, всеми давно забытые писатели: Свечин, Андреевский, Смельницкий, Николай Толстой (старший брат Льва Николаевича), Романов (его чудесный словарь), Ваксель, Ермолов, Кишенский, Губин, Розен, Тюльпанов, Де-Коннор, Аврамов, Галлер, Воропай, Братолюбов и многие другие. Я умышленно назвал малоизвестных авторов. Но каких интересных! Например, рассказы Аврамова получали в свое время премии на литературных конкурсах. Сочинения же Федора Свечина поражают и сегодня своей трагичностью и глубокой социальностью, особенно повесть «Две души». У Кишенского есть прекрасное пособие для собаководов — «Опыт генеалогии собак», замечательна книга для легашатников Братолюбова — «Подготовка легавой собаки к охоте».

На страницах старинных журналов «Природа и охота», «Охота», «Русский охотник», «Псовая и ружейная охота», «Охотничья газета», «Наша охота», «Охотничий вестник», которые я собрал за долгие годы, помещены уникальные статьи для начинающих охотников Вальцова, Рази, Марра, Мачеварианова, Менделеевой-Кузьминой. Я учился и продолжаю учиться по этим книгам и статьям. Все это золотой фонд охотничьей литературы.

— Как вы достаете интересующие вас книги!

— По-разному. Книгу «Псовая охота В. К. Николая Николаевича в селе Першино», например, я заполучил у одного гончатника-эксперта. Первый раз он только дал мне ее почитать. Потом попросил подписать его на дефицитные тогда журналы «Здоровье» и «Работница». Затем ему надо было достать Сабанеева «Борзые и гончие». И только после того, как я ему отдал книги Пахомова «Породы гончих», «Как охотиться с гончими» и еще несколько книг по этой теме, он наконец уступил моему упорству. На это ушло 10 лет!

В моем собрании хранится очень редкая книга Романова «Словарь ружейной охоты». Достали мне ее случайно в Саратове друзья-гончатники. Вот так и добываю — везде, где можно.

— Что еще охотничье, кроме книг, вас интересует км коллекционера!

— Собираю все, что относится к охоте. Особенную любовь питаю к охотничьим рогам, которые достаются мне обычно в наследство от старинных охотников. У меня хранятся два дореволюционных рога полумесяцем и одна старинная валторна, которыми в прошлом созывали гончих в отъезжих полях.

Собираю старинные картины, гравюры, открытки и фотографии на охотничьи темы. Не стене висит целая галерея портретов знаменитых охотников и писателей — от Аксакова до Пахомова и Казанского. И самая большая моя страсть — чучела, которых я переделал великое множество: глухари, тетерева, вальдшнепы, дупели, турухтаны, ястреба… На кабане, у которого уникальные клыки, любит «кататься» мой внук. Есть голова лося с удивительно красивыми и необычайно больших размеров рогами — весом в 15 килограммов! Все это охотничье богатство собрано у меня в одной комнате старого дома.

— Когда вы стали писать!

— Очень давно, еще в школе мои сочинения по литературе зачитывали классу. А позже Василий Иванович Казанский предложил мне написать рассказ о собаке. Я принес его в редакцию вашего журнала, помните? Потом я увидел на рукописи надпись, сделанную главным редактором: «Не только можно, но и нужно печатать». Рассказ назывался «Верность». Это была моя первая публикация.

Помогал мне много в литературных начинаниях Александр Владимирович Перегудов. Помню его милое, доброе лицо, изящные манеры и плавную, чистую, как из родника, русскую речь. Никогда не забыть мне его одухотворенности и дружеской заботливости. Перегудов был для меня в некотором роде исторический человек, ведь он охотился на Имарке и в Завидовском хозяйстве с Новиковым-Прибоем, Сейфуллиной, Правдухиным, Низовым, Ширяевым, Завадовским, Зуевым, Смирновым и другими известными писателями-охотниками.

В моем архиве хранится более сотни нежных, добрых писем от Александра Владимировича. Письма Перегудова очень дороги мне. В них отцовское отношение ко мне, а главное — есть поэзия, культура общения и прекрасный литературный язык, который мы все понемногу начинаем забывать. Да и писем сейчас почти не пишем.

— Каковы ваши творческие планы, над чем сейчас работаете!

— Все планы рушатся, из разных издательств мне вернули подготовленные к печати рукописи — «Москва охотничья», «Охотничье слово», сборник «Очерки о борзых». Готовы к изданию сборники моих охотничьих рассказов и «Охота в русской живописи и литературе», «Великокняжеская охота на Руси» с чудесными старинными иллюстрациями из царских охот, закончена работа над большим сборником «Советы старинных охотников». Удастся ли издать все это?

— И традиционный вопрос: что дала вам охота!

— Охота — это волшебство, как яркий луч, озаривший всю мою жизнь. Много я пережег пороху и рассыпал дроби по смоленским, тверским, ярославским, вологодским и карельским лесам, но главное — я видел, как просыпался лес, как редел туман над моховым болотом. И никогда не забыть мне этих прекрасных минут. Увиденную мной первозданную красоту Родины я стремился запечатлеть в своих рассказах и очерках и глубоко благодарен всем моим старшим друзьям, научившим меня любить природу. Всегда жду, томлюсь ожиданием и мечтаю только об одном: дожить до весны и послушать гончих, побывать на глухариных и тетеревиных токах…

— В одном из писем к вам Александр Владимирович Перегудов написал: «Дорогой Борис Иванович, спасибо Вам за Вашу добрую и честную жизнь!» Этими словами старейшего охотничьего писателя мне и хотелось бы закончить нашу беседу.