Из Царевщины

Очарование забытых слов (Б. Марков)

Хотелось бы поговорить о культуре охотничьей речи. Мы забыли язык, которым говорили наши предки — псари, доезжачие, выжлятники. Образный и лаконичный охотничий язык, дошедший до нас из глубокой древности, должен знать молодой охотник, чтобы не казаться смешным и наивным, говорить по делу и к слову, ибо охотничий язык не терпит промахов и искажений.

Настоящий дельный охотник никогда не скажет, что ваша гончая брешет в лесу. У любителей гончих такая фраза вызывает гнев, так как только гончим дан такой необыкновенный дар голоса. Когда гоняет смычок, выжлец и выжловка, кажется, звучит симфония. Каких только голосов не бывает: и башур, и с заливом, и с гнусью, и с зарёвом.

Башур напоминает набат, колокольный звон; хороши голоса с заливом и с гнусью, когда гончая зальется, словно заплачет — плачевно и томно. Ну, а зарев — это волшебство природы, редкий дар — это вопли и непрекращающиеся рыдания самых высоких тонов.

Когда гончая побудит зверя, гончатники говорят: «Помкнула». Услышишь это слово, и в ушах звенит музыка гона.

Бесспорно, один из красивейших и редчайших голосов — зарёв. Случилось мне однажды осенью в подмосковном лесу впервые услышать зарёв. С моим другом В. X. Браушкиным, весело переговариваясь, мы шли полем. Был ясный, холодный, осенний вечер. Огненное солнце стояло над темным, сырым лесом. Дунай, осенистый выжлец, тянул на сворке и просился в поле. Вдруг с края леска мы услышали яркий гон стаи русских гончих. Мы знали эту стаю в два с половиной смычка (пять гончих) и решили напустить Дуная. Случилось невообразимое — страшной силы вопль и рев покрыл всю стаю. Казалось, что Дунай обезумел от счастья, лишился рассудка. Казалось, его живым рвали на части, и от этой дикой боли он выл, стонал то на высоких, то на низких нотах с переливами самых разных тонов и оттенков. Это была неудержимая охотничья страсть, всецело захватившая выжлеца, и он дал полную волю своему неистовству. Впечатление было ошеломляющим. В этом голосе было все: и музыкальность, и сила, и сплошные рыдания, и залив. Слышались то душераздирающие рыдания, то вопль и стон, то безумный восторг и радость. Звуки эти были оригинальны и дики, красивы и неповторимы. Иногда его вопль вдруг срывался на стоне, и тогда прорывались тонкие ноты других гонцов. Но Дунай снова натекал на горячий след и разражался воем и стоном самых высоких тонов. Мне казалось, что с выжлецом случилось что-то ужасное. Я не понимал тогда музыку настоящего гона. Я смотрел на Браушкина: на его ликующем лицо не было слез, но по выражению сверкающих и широко открытых глаз я понял, что это была самая счастливая минута в его жизни. За тридцать лет подобного голоса я не слышал и вряд ли услышу.

Прелесть и красочность нашего языка не только в определении голосов. Красив напуск гончих! Вы входите в лес, редкий туман еще цепляется за деревья, под ногами шуршит опавшая листва. От моросящих дождей лист прибился и слежался на тропе. «Чернотроп»,— говорят охотники. Напускается смычок русских пегих гончих, их нарядный окрас ярко выделяется на чернотропе. Выжлец и выжловка (так говорят только о гончих) весело крутят гонами (хвостами) и просятся в полаз. Вы даете команду стоять. Гончие послушны и приезжены — замирают. «Напускай»,— просят охотники. Ведущий (владелец гончих) торжественно размыкает смычок и ошалело кидается в лес с неистовым криком: «Доберись, милая, добудь, добудь, собаченьки!» Где еще такое услышишь!

Некоторые охотники при напуске кричат: «Вались». Это неверно. Приятно щемит душу, когда вдруг с напуска гончие побудят зверя. Нередко бывает, прямо с напуска собаки прихватят свежую жировку, где ночью кормился заяц, молча доберут зверя и помкнут. В лесу только стон стоит, кажется, весь лес проснулся.

Особенно зычно и напевно после напуска звучит умелое порсканье страстного охотника. Это вовсе не крик, а клич, призыв к четвероногим друзьям добраться до лежки зверя и побудить его. Когда в лесу порскают истовые охотники, то захватывает душу не меньше яркого гона. Этот веселящий, бодрящий и озорной клич соединяет в себе и густой бас и нежный тенор. Чтобы так было, молодой охотник должен знать вековые традиции, обряды и правила.

И вдруг из-под ваших ног вылетает небольшой сине-буроватый комочек и утекает в лес. Это прибылой, еще не сгодовавший белячок; мелькнул его беловатый цветок-хвостик, и покатил косой. Цель достигнута, зверь поднят. Неподражаемо звенит по лесу совсем другой наклик, ничем не похожий на порсканье: «Вота-вота-вота, та-та-та, тут-тут-тут, вота-вота-вота, ля-ля-ля»… Очень волнующий момент. Натекут ли гончие на взбудный след? Но собачки знают этот язык, верят охотнику, и дружно валят на наклик. Стоит только раз правильно наставить гончих, и успех обеспечен. В этот момент важно умело самому охотнику пробежать по следу, указывая рукой направление следа, так как обазартившиеся гончие могут сгоряча спороть в пяту, то есть прогнать в обратную сторону, не туда, куда зверь утек.

Однако бывает по-другому. Гончие долго, на быстром галопе, широко обыскивают густой подсед (елочки). «Полазистые собачки»,— говорит охотник. И вдруг гончие натекают на жировые (ночные) следы и голосят. «С доборчиком собачки-то»,— с ухмылкой скажет знаток. «Да, в жирах покрикивают»,— подтвердит другой.

Отдача голоса гончими по еще не остывшим ночным жировочным следам зайца считается нежелательной.

Но вот где-то стекла след осенистая выжловочка. Кажется, гончая на пень наскочила, но визг повторился, отдельные возгласы становятся протяжнее, волнующе-захватывающими, все сильнее, все настойчивее.

Ничто не может сравниться с этими звуками, когда на утренней заре полная тишина, холодный осенний воздух и это знакомое: «Ах, ах…». Екнуло сердце охотника. Он весь встрепенулся, преобразился, страстное ожидание и мольба в его глазах. И тут гончая пронзительно вскрикнула и разразилась сплошными рыданиями. «Помкнула, залилась»,— говорят охотники. Но это только прелюдия: вдруг впереди к этим волнующим звукам гона, словно в набат ударил, зачастил низкий бас — башур — голос выжлеца. «Свалились,— весело скажут гончатники-охотники,— переда выжловок забрал, будет потеха». А гончие без умолку взахлеб рыдают, ярко, ровно. Про такой гон в старину говорили: «Варом варят собаченьки». От такой музыки голосистых гонцов не раз появлялись слезы даже у старых, истых охотников.

Мои скупые строки вряд ли передадут всю музыку яркого гона и то волнение, которое испытывает страстный охотник. Это нужно слышать и пережить. Музыкальный, яркий и вязкий (длительный) гон — это вовсе не собачий лай, а страстное выражение чувств гончей, то грустных, словно от безысходного горя, то веселых, радостных.

Но шустрый зайчонок быстро отрастает (удаляется) от гончих больше по прямой, и гон сходит со слуха. «Настеганный, профессор»,— скажут про зайца охотники. Иногда гончая побудит беляка и редко, с промежутками, как бы с помарками и нехотя отдает голос. Про такую гончую говорят: «Редкосколая». Бывает еще хуже, когда гончая отдает голос прямо с напуска, без велкого следа — это пустобрёх, порок для гончей.

Гон надобно уметь слушать. Опытные гончатники по отдельным моментам гона, по голосу гончей могут точно определить лаз, где пройдет зверь, и никогда не оттопают (не подшумят) зверя. Это очень важно.

Длительный, то есть вязкий, гон всегда бывает с перемолчками или более или менее длительными перерывами (более 1 минуты) — сколами. Сколы бывают, когда заяц где-нибудь на дороге или на опушке сделает свою излюбленную двойку и скидки-сметки, то есть вернется своим следом встречь гону, сдвоит след или даже строит и огромным прыжком скинется со следа. «Мертво запал»,— говорят охотники, потому что побудить упалого зайца, особенно осенью, трудно: у гончей для этого должно быть отличное чутье и мастерство.

Опытная гончая работает, отыскивая упалого зверя, на кругах, постепенно их суживая и стараясь найти выходной след. В старину говорили, что «гончая обымает след полазом». Сейчас говорят, что гончая толково обрезает след.

Известный псовый охотник Петр Михайлович Губин считал: «У мастера-гончей упалого или удалелого зверя никогда быть но может». Чтобы побудить или добрать зверя, гончая-мастер должна быть не только чутьистой, но и вязкой, настойчивой, паратой и верно по следу отдавать голос.

Про гончую, которая выправляет скол с голосом, говорят, что она слабоголосая. Это порок. Паратая (быстрая) гончая должна гнать о минуте от зверя, под такой гон и подстать сно-

ровистее, и зверю путать след некогда, и гон ровнее. Гончую, которая постоянно идет далеко от зверя (пешком), называют пешей. Иногда, справив скол или побудив на лежке зверя, гончие натекают на него прямо наглаз. Такой гон особенно ярок. «По зрячему погнали»,— весело говорят гончатники. Зверь наддает прямика и часто уводит собак со слуха. «Гон отслушан»,— удрученно говорят охотники и торопясь лезут, чтобы вновь услышать гончих и перехватить зверя.

Некоторые гончие после непродолжительного гона возвращаются к владельцу и отказываются работать — плетут лапти. Таких собак называют стомчивыми, слабыми на ноги, невязкими. Исправить этот порок невозможно.

Красота гона но только в ярких заливистых голосах, а и в его дружности, чтобы «гончие не перечили». Поэтому их нужно сгонять вместе. Но бывают такие отдиры, которые гонят только в одиночку, или перечуны — когда гончая старается молча перехватить зверя поперек гона.

Если гончие слишком долго копаются на сколе, а выправив его, как бы нехотя гонят по удалелому зверю, говорят, что гончие коповаты, мороваты. Из-под таких собак труднее добыть зверя.

Чтобы взять зверя у гончих, дают команду: отрыщь! (не отрышь). Многие охотники и даже эксперты неверно говорят: «Заяц прошел». В старину говорили: «Слез, полез, пролез». Нередко, восхваляя работу своего смычка, охотники говорят: «Мертво работает». Это неверно, так как «мертво» означает не живо, значит плохо.

О сгоненном смычке говорят: «Вязкий, слаженный, съезженный».

Чтобы у гончих выработать мастерство, необходимо их чаще наганивать. В старину говорили: «Гончих наезжают по зарям, с Ильина дня, чтобы чутьё изощряли, так как в это время в острову травы густы и лес одет». Гончие, нагоненные таким образом, более мастеровиты и сноровистее добудут упалого или удалелого зверя.

Когда смычок или стая гонят ровно и дружно, не растягиваясь на гону, про них гопорят: «Одной ноги, или одних ног».

В охотничьем словаре есть исконно русские слова, например — осеня, поля. Красиво и лаконично: «охота в узерку», «по белой тропе», «по первой пороше».

Осеня — любимое слово страстных охотников. Опавшая листва, тихо моросит дождь, вы слушаете волшебную музыку гона, дышите хрустально прозрачным воздухом. Счастливая пора! Я хорошо помню, как однажды на выставке Н. П. Пахомов, пожимая мне руку и блеснув глазами, восторженно сказал: «Охотились мы осенями». Это было его любимое слово. Он не терпел искажений охотничьего языка.

По осеням определяют по-старинному возраст гончих. Про гончую старше шести лет говорят — осенистая, а гончая первой осени — первоосенница.

Красиво русское слово — «поле». Удачливого охотника приветствуют: «С полем». Отъезжее поле — это время охоты с гончими, с борзыми в полях и лесах, веселое доброе время, лихая старинная забава наших предков.

Полеванье — слово польское, по-русски — это охота или езда. Полевать — значит охотиться.

«Охота в узерку» — без собаки, когда цвелый побелевший заяц затаится в лесу или в поле, и его легко подозрить охотнику.

«Пороша» — время первозимья, когда выпадет снег и укроет землю ровным слоем. По первой пороше очень трудно взбудить зверя, он плотно лежит. Иногда поздней осенью снег укроет землю только местами. «Пестрая тропа,— говорят охотники.— Самая тяжелая тропа для гончих».

По-своему красочен и торжествен момент, когда метким выстрелом охотник добудет лисицу или зайца. Взяв цвелого русачка за пазанки, дельный охотник отпазанчит гончим лакомый кусочек и весело оповестит товарищей по страсти: «Дошел!»,— давая понять, что зверь взят.

Красивы клички наших собак, в них заключена поэзия охоты: Набат, Плакун, Будило, Плакса. И как неприятно звучит, когда московский эксперт на юбилейной выставке вызывает на ринг Бандита, Тарзана, Гектора. Это вызывает смех сквозь слезы, а у настоящих охотников — боль и стыд за нашу недобрую память.

Великие охотники России любили и берегли красоту нашего языка. Петр Михайлович Мачеварианов писал о гончих: ««Которая гончая гоняет моровато, с долгой перемолчкой и как будто еле идет в добор, к тому же редкоскола и коповата, ни справить, ни стечь не может… такая гончая годна лишь на лайковый завод». В этой фразе полная характеристика порочной гончей.

В рукописи В. И. Казанского «Гончая и охота с ней» была такая фраза: ««А в полазе Добыч хотя и уходил далеко, но равнялся по стае». Н.П. Пахомов поправил так: «…Добыч С.М. Глебова, не обращая внимания на других зверей, кроме волка, и обладая замечательным чутьем, набрасывался в одиночку и стекал давно слезшего волка, и тогда к ноеу набрасывали стаю, равнявшуюся по его добору».

Для нас в этой фразе необыкновенно ярко, к мосту звучат слова «стекал» (находил след), «слезшего» (ушедшего) и «по добору», так как добор по волку допустим. Из этих слов ясно, что Добыч был зверогон, предпочитал работать по волку, нежели по другому зверю.

Бывало, на выставках всегда держи ухо остро и брови козырем: беда промахнуться! Насмешкам не будет конца. Н.П. Пахомов и В.И. Казанский были для нас непререкаемыми авторитетами. Мы жадно впитывали их каждое слово, и наше общение с ними было для молодых охотников великим счастьем.